Жара раскалила камень, нагрела каждую пядь земли, раскачалась до того предела, когда на поверхности лета проступает он - запах белой полыни. Терпкий, прохладный поток в адском мареве.
От его горечи сердце не бьется, а рвется. Каждый вдох становится как волна прилива, как выход из всех берегов и границ. Запах бьет в глаза и голову, заполняет сознание, доходит до звона в ушах и тьмы в глазах, и в тот момент, когда понимаешь, что больше не выдержишь, следует выдох, а с ним отступают звон и тьма.
Этот запах - с самого дна, из самого детства, из моря, из синих кружевных теней на белом от солнца камне. Сорвать лист, растереть меж пальцев, дотянуться до себя-давным-давно, когда все, что так далеко теперь, было так близко. Теперь близко слезы, звон в ушах и тьма в глазах, но зато каждый вдох - выход за все границы на свете.
Письменность была придумана специально для нас, родившихся так далеко от себя самих. Мы получили язык, но никакой голос не достигнет туда, откуда пахнет белой полынью, и мы пишем и пишем, где придется, на любой поверхности, потому что поверхность стерпит все, даже такие письма. Я пишу на поверхности лета, сквозь которую, как сливки сквозь молоко, вытопляется запах белой полыни, и любое мое слово, будь оно о спящей кошке или о высокой воде, на самом деле только об одном.
О том, как я скучаю по тебе, как я скучаю по тебе, как я скучаю по тебе.