[символ копирайта]

Здесь, в две тысячи восемь,
вечная осень,
вечная слякоть и шутовской колпак непогоды
на голове Москвы.
Я могу насчитать примерно
три недели
небесной голубизны,
но они попали на время сдавать хвосты
в универе.
Здесь меня поставили на конвейер
и разрешили выбрать оттенок шинели,
чем не избавили от внутренней пустоты.
(Я просыпаюсь утром,
в моей постели вместе со мной мобильник
и капли от насморка, ты
мне давно не снишься, и это страшнее,
чем было тогда, когда всем, что мне снилось
являлась ты.)
Мой друг Ожегов падает третьим томом
мне под ноги, таким образом
советуя потерпеть хотя бы еще немного.

Здесь, в две тысячи восемь,
я на излете своего двадцать первого года
терплю, я привыкла и мне не сложно,
но хотелось бы знать,
почему Ожегов думает, что он может
тянуть немного до тех пор,
пока оно не станет нитью радиусом микрон.
(А я не превращусь в собственный страшный сон.)

Лабиринт не отпустит за просто так,
надо платить по полной
и сколько-нибудь на чай.
Нить тянется из рукава, осталось немного,
за мной погоня,
если встать у стены, стать стеной,
то никто не тронет,
то никто не заметит, не скажет: "Давай,
теперь водишь ты."

Врешь, не заметишь,
врешь, не догонишь,
врешь, не тронешь.
Здесь, в две тысячи восемь.

©  Tove

@темы: стихи не бывают чужими ©