мне сказали – и это тайна - что лучшая в мире рыба ловится на живца
что глупый ребёнок повторяет жизненный путь матери и отца
мать, я чувствую тебя под своими ногами, когда я иду по траве
отец, я чувствую тебя, когда задираю голову
и тени от облаков гладят по голове –

потому что это будет ещё беспощадней, беспомощней, тяжелее, нежней
и птица ложится на ветер, но нет никого над ней
- здравствуй, здравствуй, моя наживка, раскинувшая ладони, парящая в темноте
говорите, о чём хотите, встаньте живы и эти и те...

(только жить это просто жить, стенку свою лизать
я смотрю в глаза этой лошади, я не знаю о чём сказать)


знаешь, это похоже на то, как будто разматываешь заскорузлый бинт
а кожа под ним такая неожиданно чистая, что её хочется целовать
я не очень знаю, что это значит:
как это в самом деле – просто тебя любить
но я знаю те имена, которые мне хочется без конца повторять
Господи, говорю я, Господи
ты живой, он живой, я живая
мы исчезаем из жизни, как ссадина, которая заживает
знаешь, я раньше не знал, как это в самом деле: вылечить, отстоять.

знаешь, в каком-то смысле жить – это чем-то таким болеть
что постоянно думать: что за дела, вот блядь
потому что люди со скрипом умеют прощать отпускать взрослеть
знаешь, я думаю – это палево: кого-либо окрылять
как в ванной случайно сковыриваешь полотенцем
засохший герпес с губы
и понимаешь, что толком нельзя ничего забыть: боль, бабл-гам, любовь
что с того, что ты можешь быть любой и я могу быть любым
когда такого цвета земля и такую долгую долгую долгую вахту
отстаивают в ней свечи, похожие на столбы

и это такое – похожее на кровь, на электричество, и так далее -
бегает вдоль по дёснам
болит, ничего не хочет, кажется себе неуместным
а это и было настоящей жизнью, о которой мало чего известно
знаешь, такой жизнью, которая рождается и уходит потом без остатка
и у неё сногсшибательная походка
попробуй теперь умыться, выговорится, проснуться
смотреть в прекрасные лица с щетиной на подбородке
предохраняться от жизни, а от смерти не предохраниться
любить потому, что бог помнит тебя любым, любит тебя любым
трогает тебя любым, выцарапывает тебя любым

он живой ты живой я живая
мы живём здесь как ссадина, которая не заживает
облака цвета ватно-марлевых повязок и небо которое кажется розовым
а потом фиолетовым перламутровым сиреневым голубым

© Антон Очиров

@темы: стихи не бывают чужими ©

---

Тебя будут звать - Икар,
А лучше - Карл-
Вильгельм-Отто Лиллиенталь.
Давай, взлетай!

Тебя будут звать - смотри -
Антуан де Сент-Экзюпери,
а лучше - Сен-Жермен де Пари.
Давай, пари!
Ты сможешь вернуться назад, если я смогу
Выложить слово "вечность"льдинками на снегу.
Но у меня изрезаны пальцы в кровь -
Как ни стараюсь, выходит "любовь, любовь".
Тает, капает, букву к букве не донести,
Как ни крути, выходит "прости, прости".

Воск растекается, айсберг, заплыв в Гольфстрим,
Тает, пока мы тут о вечности говорим.
Думаешь, вечность? Точно удар поддых,
Сверху отлично видно: "Ich liebe dich" -
Как ни прикладывай - лёд - погоди - не тай -
Падает Карл-Вильгельм-Отто Лиллиенталь.

Даже из космоса, из нежилых систем
Звездных - отлично видно: "Je t'aime, Je t'aime" -
Лётчик мой растворяется в утреннем молоке
С огненной Розой в юношеской руке.
Ах, недолет, воздушный звенит поток.
Каждый земной сверчок должен знать шесток.
Глупая Эльза, не прогадай, смотри!
Глупая нежность, глупая Роз-Мари...
Стеклышко продыши, сказочку расскажи,
Смирительную рубашку ему свяжи.

...Марта, терзая пальцами флердоранж,
Крикнет - и он услышит, мин херц, мон анж, -
Не про люблю-люблю, не про жду назад, -
Он услышит, как льдинки ломаются и скользят:

- Карл!.. Они положили в пушку сырой порох!..

© Ольга Родионова

@темы: стихи не бывают чужими ©

---

28 октября 1935 года

если я думаю на каком-то языке и пишу "в лесу собака идет по следу зайца" и хочу перевести все это на другой я должен сказать "стол из белого дерева погружает лапы в песок и почти умирает от боязни понять насколько он глуп"

© П.Пикассо

@темы: стихи не бывают чужими ©, ничего, кроме слов

---

- обгорела на солнце, - говорит она
и никто не спрашивает, как она там очутилась

©  Осень

@темы: настроение №2: in blues we trust

---

Он как английское слово. Букв много, но одна треть из них нахер не нужна, а вторая треть произносится совсем не так, как видится на первый взгляд.

©  Tzota

@темы: Homo S, как страшно жить!

---

где-то я все это уже видел
в гробу, если память не изменяет

©  opossum

@темы: как страшно жить!

---

- Поэтому люди и становятся поэтами, собственная жизнь вдруг оказывается мала. Изо дня в день одни и те же стены, друзья, слова. Ничего не меняется, даже неожиданности приходится планировать самому. А ведь невыносимо скучно знать, что утром проснешься самим собой и ничего не сделать, чтобы к вечеру измениться. Ты начинаешь писать стихи, пытаешься сказать о мире в тот момент пробуждения. И твоя сигарета пахнет как трава, давно прожитым каким-то июльском утром. Но это длится мгновение много-два. Но слова не удерживают этого, и умерев на чистом листе, теряют единственность произнесения. Единственное только здесь и только сейчас, прожитое дважды скучно. Следующая страсть-музыка. Там бессмысленно все сущее, только поющиеся тобой строки естественны и искренни. Строишь из перебираемых тобой струн лестницу поднимаясь по которой, твоя душа обретает вдруг неповторимую возможность чувствовать, как не умеют люди, кристально правдивую и тем не менее протяженную во времени, как целовать только что выпавший снег.
Уинкль шел, забыв о снеге в лицо и боясь повернуть голову, чтобы не спугнуть эту снящуюся явь. Идущий справа говорил как бы самому себе, но этот слушающий он сам был Уинкль, и он слушал.
- Но поется так раз, другой, третий. Потом ты узнаешь закон правильного пения этой песни и становишься богаче ровно на нее. Поешь следующую - эту ты уже прожил. И раз от раза становится все меньше того, что ты можешь петь. Начинаешь писать сам. Но пишешь... Вот уже утро, и бесполезно - тебе больше не хочется.
Уинкль очень-очень осторожно скосил глаза вправо. Человек шел вперед как бы поверх ветра. Он не обращал внимания на идущего рядом с ним, на снег, на реальность снежной пустыни, простирающейся вне всякого пространства и времени. Странный, высокий, худой, в длинном черном пальто, узком, как перчатка, в фантастических очертаний меховой шапке, очень, однако, удобной, для ношения в такую адскую погоду, и продолжал думать вслух:
- Тогда становишься актером и живешь каждый раз чужой жизнью, которая всегда удивляет по-новому выражением глаз собеседника.
Тени за его плечом, непонятные интонации в давно знакомой фразе:
- Тут ты понимаешь, чего не хватало пению - неожиданности бытия, мельчайших пустячков, которые делают следующий миг неопределенным, возможность всякий раз собирать жизнь иначе - меняешь реальность как господь бог, сотни раз возвращаешься в исходный момент, чтобы начать все с начала - а вдруг все изменится, и мы увидим, наконец, свет. Однако же все остается на своих местах. Пьесу не переделаешь, и финальная мизансцена одна и та же. Это страшно - сотни раз прожить, искренне веря, что изменишь мир силой своей веры, но придти к концу, вспомнив каким-то десятым чувством, что все это уже было, и все ты делал в никуда.
Человек помолчал несколько метров, и тоном ниже:
- Хотя, если верить, что мир не изменяем, то может быть.
"А если нет?" - мысленно спросил Уинкль и мысленно прикусил язык.
- Тогда опять начинаешь все сначала. Опять начинаешь писать. Но на этот раз сам мир и чудеса, которых не хватает, как родниковой воды, и этими чудесами наделять мир. Вместе со своим героем проживаешь все пути, которыми уже сам его ведешь, не имея понятия, чем они кончаются. И вволю веселишься, переиначивая все одной запятой. Как бог, создаешь мир, и как человек, обживаешь его. Открываешь все двери своего мозга, и сквозь ледяную корку логического мышления бьют ключи - истоки тех рек, по которым проплывет ладья повествования. Только одна беда - карандаш не успевает замечать всего - слишком часто и со всех сторон вспыхивают зарницы. Ты следишь за всем и опять-таки выбираешь один путь, и сколь прихотлив бы он ни был, всегда остается мысль о том, что встретило бы тебя на другой дороге.
Еще несколько десятков метров молчания.
- Еще хочется иногда поговорить с тем, кого или ты сам написал, или с тем, кого написать никогда не сможешь, и увидеть то, о чем давно забыл. Так это просто. Да и в конце концов, просто послушать, как джон с полем поют то, что они не успели спеть в этой реальности...
- Прости, пожалуйста, - вдруг повернулся он к Уинклю. - у тебя не найдется лишней сигареты?
- Только "беломор", - вдруг неизвестно почему сказал Уинкль и безумно испугался в следующий момент, поскольку не понял даже, что за слово такое произнес.
Однако рука автоматически достала из кармашка сумки странный, отдаленно напоминающий сигарету цилиндрик с табаком. Полчаса назад там было пусто. незнакомец обрадованно пробормотал:
- Так это же прекрасно, ничего лучше и быть не могло, - и полез в карман за спичками, которых там не оказалось.
Еще несколько минут заняло прикуривание - спичку задувало почему-то в самый ответственный момент. Когда беломорина наконец задымилась, Уинклю показалось, что он знает человека в черном пальто уже много лет, и не одну тысячу раз они прикуривали от одной спички, охраняя огонь ладонями в самой середине метели. Теперь уже имея право на молчание, они побрели дальше.
- А что же было дальше? - спросил Уинки, когда вопрос пророс в нем, созрел и был готов для произнесения.
- А черт его знает, - как-то очень уютно и просто сказал незнакомец. - просто я как-то научился жить, меняя реальность мира, одновременно во многих мирах, большинство из которых даже невозможно себе представить. Так странно - переходя из одной жизни в другую, как переходят из комнаты в комнату. И всегда.
- Ты вечен теперь? - не удержался Уинкль.
- Нет, конечно, - засмеялся знакомый незнакомец. - но всегда. Ты видишь, я же говорил, что этого не объяснить. Понимаешь, я всего-навсего не кончаюсь. Нет, слов для этого я еще не придумал, но ничего, я как-нибудь постараюсь это написать специально для тебя. У нас ведь много чего впереди.

© Борис Гребенщиков - "Роман, который никогда не будет окончен"

@темы: настроение №2: in blues we trust

---

Тянет в рот до обеда кусок вчерашнего пирога, выйдя из душа, скособоченно прыгает на одной ноге, подпевает телевизору, гоняет мяч от буфета до кухни, пялится в "Коммерсант", переходный возраст, седые волосы на груди, средний класс, последний звонок от чужой жены. Ты мужчина, – говорит ему телевизор, – соберись, почини, прикупи, перестань курить, застекли балкон, подари ей эти четыре дня, ты мужчина, выключи, наконец, меня, ты уже большой, ты можешь справиться с тишиной, постыдись, ради бога, не говори со мной. Отвечает ребенок: у меня в холодильнике оставалась клубника, кто ее съел? У меня закатился рубль под кровать, кому его доставать? У меня кольцо обручальное соскользнуло в море, кто принесет мне рыбу и сделает ей кесарево и этим ее убьет, кто потом набьет базиликом и солью ее живот, рыбу снесет в подвал, пригласит на пиво друзей, будет громким голосом глупости говорить и проснется утром с ног до головы в стыде, в желтоватой смрадной воде? Кто подарит мне самолетик, машинку, роту солдат, вечный огонь, посмертное имя на общей длинной доске, четыре дня на чужом песке? Я дитя, – говорит ребенок, – у меня на мокром месте глаза, кому бы про это сказать? Ты мужчина, – говорит ему телевизор, – ты субъект, целевая аудитория, электорат, средний класс, седые волосы на груди, почитай "Коммерсант" – это пишется о тебе, пососи корвалол – это варится для тебя, собери по полочкам плюшевых заек и отнеси в приют, заработай десять рублей, от клубники бывает сыпь, ты уже большой, ты можешь справиться и с собой, и со мной. Отвечает ребенок: почему ты сказал нам – "будьте как дети", – кто тянул тебя за язык? Я когда-то думал, что это ты разрешаешь нам плакать, мяч гонять по ковру, есть пирог до обеда, лепетать и хлопать в ладоши, ловя друг друга в солнечном ливне на платформе "Филевский парк", целовать стекло над маминой фотографией, говорить с телевизором до утра. А сейчас я знаю, что "будьте как дети" – это не дарственная на свободу, но послушание, каких еще поискать, потому что ты хочешь, чтобы сначала я пережил этот развод, шрам вдоль правого бока и то, что ты говорил и показывал позавчера, а потом со всем этим грузом пытался смотреть на ржавый костыль железнодорожного полотна и чувствовать, как за ребрами катается шар земной, как поет мой голос, фальшивый, но полный твоей весной, как струятся по небу эти четыре дня, как твой голос потрескивает за моей спиной и как мир – такой огромный, такой больной – причащается мной. Как ты хочешь, чтобы я все это вытянул, я дитя, – говорит ребенок, – у меня молочные зубы болят от мясной еды, кому бы про это сказать? Ты мужчина, – говорит телевизор, – я могу объяснить это только ребенку, не держи, пожалуйста, зла. Отвечает мужчина: я дитя, у меня короткая память, чего уж там.

© Линор Горалик

@темы: настроение №1: на одном дыхании

---

На опушке маленький мальчик плакал от страха и кричал: "Волк, волк!", а волк, стоя за кустом, с тоской думал, что главная беда с маленькими мальчиками - их совершенное неумение расставаться.

© Линор Горалик

@темы: настроение №2: in blues we trust

---

Здесь, в две тысячи восемь,
вечная осень,
вечная слякоть и шутовской колпак непогоды
на голове Москвы.
Я могу насчитать примерно
три недели
небесной голубизны,
но они попали на время сдавать хвосты
в универе.
Здесь меня поставили на конвейер
и разрешили выбрать оттенок шинели,
чем не избавили от внутренней пустоты.
(Я просыпаюсь утром,
в моей постели вместе со мной мобильник
и капли от насморка, ты
мне давно не снишься, и это страшнее,
чем было тогда, когда всем, что мне снилось
являлась ты.)
Мой друг Ожегов падает третьим томом
мне под ноги, таким образом
советуя потерпеть хотя бы еще немного.

Здесь, в две тысячи восемь,
я на излете своего двадцать первого года
терплю, я привыкла и мне не сложно,
но хотелось бы знать,
почему Ожегов думает, что он может
тянуть немного до тех пор,
пока оно не станет нитью радиусом микрон.
(А я не превращусь в собственный страшный сон.)

Лабиринт не отпустит за просто так,
надо платить по полной
и сколько-нибудь на чай.
Нить тянется из рукава, осталось немного,
за мной погоня,
если встать у стены, стать стеной,
то никто не тронет,
то никто не заметит, не скажет: "Давай,
теперь водишь ты."

Врешь, не заметишь,
врешь, не догонишь,
врешь, не тронешь.
Здесь, в две тысячи восемь.

©  Tove

@темы: стихи не бывают чужими ©

---

Мой мальчик, есть и другие признаки взросления – умеешь ли ты развлечь себя сам или до сих пор обижаешься на окружающих за то, что они не делают тебе интересно.

Плакать, мой мальчик, тоже нужно уметь одному…

©  Маленький товарищ Микки-Маузер

@темы: настроение №2: in blues we trust

---

Все неправда. И всё к лучшему, но не к тому.

Ничего не уходит.

Только уже не нужно ни тела, ни постели. А может, только какая-то малость – подобие объятья и поцелуя. Как там? Прощальный... незабвенный?.. Да бог с ней, с его незабвенностью. Любой поцелуй – точка.

На узком перешейке между сном и реальностью. Между «быть» и «не быть». В точке «здесь и сейчас».

Чтоб сказать: прости меня за то, что я сделал. Прости меня. Люблю тебя. Спасибо.

Смотри, как я исчезаю.

И это - всё.

© Дмитрий Воденников

@темы: настроение №2: in blues we trust

---

тяжело отказаться от конфетки, от денег, от сна, а от человека - легко.
человеков на свете миллион.
и если вдруг глаза будут на мокром месте, то их просто надо переложить на сухое, и всё, проблема решена.

©  rumpell

@темы: настроение №2: in blues we trust

---

мне с тобою семнадцать и меньше
восемнадцать если я в зимнем пальто
двадцать если на шпильках
по засыпанному солью тротуару
по неосвещённому переулку
среди женских страхов
около метро снова восемнадцать
парни какие-то свистят вслед
громкие поезда шатают и тащат куда-то на север
там выхожу
на вокзал
на поезд
в купе мне двадцать-два
и у соседей гитара и курица
хорошо что некоторые вещи никогда не меняются
в дорого у меня день рождения и мне двадцать-пять
мы шумно отмечаем водкой
гуляет весь поезд
а я в тамбуре стою
пока рядом курит какой-то бородач
я приезжаю
и мамина подруга на перроне мне говорит
"тебе уж двадцать-девять, ты подросла совсем"
мы вместе едем
потом я открываю незнакомыми ключами старую квартиру
я захожу и мне немножко шесть
я вижу ночь прощанья с городом и с северным сияньем
я вижу кучу сумок, чемодана три (а ящики уже в пути в столицу)
потом воспоминания отпускают
и я в дверях квартиры
я захожу
и медленно
и шаг за шагом

мне наступает пятьдесят четыре
я бабушка-якутка
и мне осталась только пара дней
чтоб рассказать как начинался мир

©  collection

@темы: стихи не бывают чужими ©

---

Говорят, в этом городе самые красивые радуги:
Горло готово к вдоху. Я воздуха
на грани, делаю выбор:
затаить дыхание либо
разрывать тобой лeгкие.

Моя ранняя осень танцует буги, играет
мелодию, между двух полушарий
искажает имя, губы
сжимает, чтобы случайно не выронить,
смычком по вискам выводит мне.

Я весь уже в оттепель:
Дышится, курится. Стрижечка eжиком
в ладошку колется - нравится.
Тебя изучая с упорством матерной,
не надышавшись, воздух сплeвываю.

Ты - больно вжатая в веко, в щeку -
не до безумия, но уже в сумасшествие.
Страшных снов о нас насмотревшись,
радуги обесцвечиваются в этом городе.

Еле слова вышeптываю: гортаню:

Целуй меня в солнечное:
в дыхание терпкое:
до рака лeгкого:
до крика:
чтоб искалеченно вниз падалось:

Говорят, в этом городе самые красивые радуги:
Слишком долго смотрел на тебя - глаза выгорели.

Век не касаться бы...

© Андрей Ковальчук

@темы: стихи не бывают чужими ©

---

Английское

Выучу английский, уеду в Лондон,
Буду посылать тебе открытки
И фотографии с Тауэра.
Жаль, что мир такой закрытый --
Было бы легче любить.
А ты умрешь, наверное,
От одиночества.
Когда любим -- влюбиться тоже
Хочется.
Это ли не странно?
Задумаюсь о новостях
С экрана:
Опять кого-то убили жестоко,
Взорвали дом, упал самолет,
А мне без тебя всегда
Одиноко,
И к телефону никто не зовет
По имени.
Лишь по фамилии.
Расстояния меряем милями...
А еще здесь небо -
Серое и мрачное,
И я хожу пустая и прозрачная,
Как свет.
Каждый день хочу купить
Конверт, чтоб отправить тебе
Это - из Лондона - как
С другой планеты.
Твои знакомые зачем-то врут мне,
Что ты умер. Еще в прошлом мае.
А я не верю. Ты не мог -
Ты знаешь английский
В совершенстве. Еще с детства.
Зачем же было ломать судьбу,
Уезжать из Лондона, дуть на руки.
Разве думала,
Что без тебя не смогу,
Начитавшись стихов о разлуке?
Прости меня, если захочешь
И сможешь. Ты знаешь, здесь
Конверты почему-то намного дороже,
Чем счастье...

© Екатерина Яковлева

@темы: стихи не бывают чужими ©

---

А знаешь, я просыпаюсь по прежнему
похмельно
красиво
Ищу твои руки под одеялом
Пью водку на завтрак
А знаешь, я все еще соткана
из твоих ласк
осенним синдромом
болею.
А знаешь,
все живо.
А знаешь, в последнее время все чаще морозы
и письма доходят
когда уж не верится
поздно
и луны, и звезды,
и тысячи чертовых милей
и я среди снега
мимозой
А знаешь, так просто...

©  lerrg

@темы: стихи не бывают чужими ©

---

***
- Я - голубая мышь, а ты - оранжевый слон. - спокойным голосом заявила она, рассматривая его и свое отображение в зеркале.
- Ты не голубая совсем. - возразил он, - А я - не оранжевый.
- Но я так вижу, - сказала голубая Мышь, взмахнула полупрозрачными крыльями и присела на край оранжевого уха Слона.
Слон поправил хоботом свои очки и они двинулись гулять дальше между зеркалами.

©  осенняя вишня

@темы: all that jazz

---

Летом, сука, жарко и сессия.
Осенью, сука, грустно.
Зимой, сука, холодно и обратно сессия.
Весной, сука, гормоны.

Вы прослушали краткое содержание 86% блогов на ближайший год, сэкономив себе несколько сотен часов машинного времени и многобайтов

©  Маленький товарищ Микки-Маузер

@темы: мы все любим дневники

---

да-да, я тебя так люблю, так люблю, что раздражаюсь на каждое слово, случайно тобой брошенное, и мне совсем пофиг, что ты тоже хочешь, что бы с тобой обращались осторожно

©  Letaro

@темы: настроение №1: на одном дыхании